Анатолий Шалин - Эффект василиска, или Диктатура совести
– Мы вас внимательно слушаем, профессор, – безмятежно заметил Никифор. – Как я догадываюсь, вы решили слегка усовершенствовать человечество, не так ли? И каким путем вы пошли? Массовое уничтожение бессовестных?
– Ошибаетесь, дорогой Никифор Иванович, – ничего подобного не было. Я и в самом деле какое-то время занимался исследованиями в области психики и психологии преступников и, как мне показалось, нашел их уязвимое место.
– Это очень интересно! Какое же?
– Как правило, эти люди опьяняются собственным эгоизмом, они не видят, не слышат и не чувствуют окружающего мира. Вспомните мое определение. Они не способны почувствовать боль и радость другого, только себя, только свое. Такими природными эгоистами бывают маленькие дети, но дети быстро учатся видеть, слышать и чувствовать окружающий мир. А вот у личностей, которые занимают нас с вами, этого развития, очевидно, не происходит в нужной мере, и детский, здоровый эгоизм перерождается в нечто гипертрофированное – появляются моральные чудовища. Кстати, и наше общество во многом способствует формированию таких характеров.
– Хм! – вздохнул Никифор. – В этом, пожалуй, я готов с вами согласиться. И что же дальше?
– Общество пытается их наказывать, изолировать, как-то ограничивать в их притязаниях. Ради этого сотни тысяч ваших коллег работают сутками, а зло множится и расцветает. А почему? Не знаете?
– У меня есть догадки на этот счет, – сказал Никифор, – но не будем об этом. Вы-то сами, профессор, нашли ответ?
– Ответы находили и до меня. Я предположил две вещи. Первое: человек, у которого гипертрофированное чувство самомнения, а способности не совсем соответствуют этой преувеличенной оценке собственной значимости, очень быстро начинает терять реальное представление об окружающем мире. У него множатся обиды на не оценившее его выдающуюся личность человечество, на близких, амбиции растут вместе с обидами, отсюда один шаг до противопоставления себя обществу, миру. Люди вокруг в представлении такого суперэгоиста превращаются в некие злые персонажи мультиков, затем, если развитие эгоистичности продолжается, такой тип попадает уже в некий полностью обезличенный мир неких чуждых ему, великому и неповторимому, сущностей, которые двигаются, заняты своими делами, но чужды нашему герою. И тогда то, что мы называем совестью, в таком человеке полностью исчезает. Для него нет живых людей в мире, только картонные персонажи, в которых можно стрелять, которых можно разрывать на куски, продавать их, предавать, он не способен почувствовать тепло постороннего, только себя, себя любимого, да и то, как правило, не слишком глубоко. В нем процветает этакая эмоциональная тупость. Вот вам и готовый потенциальный преступник. А если у такого типа есть кое-какие таланты и ему кое в чем повезло, то есть он успел забраться на вершину пирамиды, то вот вам и очередной злодей вселенского масштаба, и тогда уж он играючи уничтожает ради своих прихотей миллионы. История пестрит подобными типами – все эти Нероны, Калигулы, Наполеоны, Гитлеры как раз из этой оперы.
– Вероятно, вы правы, – грустно улыбнулся Никифор Иванович. – И что же из этого следует?
– Из этого следует, что человек, у которого отсутствует совесть, должен не только в моральном плане, но и в физиологическом отличаться от нормального здорового человека, обладающего совестью или, если быть точным, достаточно чутко чувствующего мир вокруг себя.
– Интересная гипотеза! – хмыкнул Семен, скосив глаза на начальника.
– Да, иными словами, это отклонение от нормы, патология психики.
– Ну, в этом-то, по-моему, ничего нового вы не открыли, Феликс Трофимович, – пожал плечами Никифор. – Об этом, кажется, еще в глубокой древности догадывались.
– И это верно, но я о другом. Я предположил, что такую патологию можно лечить определенными средствами. Конечно, лечит серьезная музыка, лечит поэзия, пробудить совесть могут гениальные творения какого-нибудь классика литературы. Ну, скажем, на одних воздействует хорошо Достоевский, на других – Толстой, на третьих – Чехов или еще кто-то. Если человек много читает хороших книг, это давно подмечено, такой человек достаточно чувствителен к бедам и радостям других людей. Но надо признать, что искусство, как лекарство от бессовестности, малоэффективно. Обычно преступники раскаиваются и прозревают уже или в камере смертников, или на эшафоте, согласитесь, что обществу от такого раскаяния, как правило, ни жарко ни холодно.
– Кажется, я догадываюсь, – сказал Никифор Иванович. – Вы нашли какое-то иное быстродействующее средство от бессовестности?
– Видимо, слишком радикальное, – вздохнул Семен. – Если те две с лишним тысячи покойников, о которых мы ведем речь, действительно его принимали по столовой ложке три раза в день перед едой. Признайтесь, они на вашей совести?
– Можно сколько угодно иронизировать, молодой человек, но я и в самом деле эту проблему решил. Конечно, пришлось потрудиться, но я создал аппарат, который можно назвать реаниматором совести.
– Реаниматор совести?!
– Да! Да! Никаких микстур по столовой ложке по три раза в день. Все оказалось намного проще и намного сложнее. Проще в том смысле, что достаточно двухминутного сеанса облучения человека в строго определенном волновом диапазоне (характеристики излучения я постараюсь сохранить в тайне в силу некоторых причин) – и даже самый эмоционально тупой негодяй начинает ощущать себя частью живого мира, прозревает боли и радости других существ и свою ответственность перед миром. Сложнее же мой метод тем, что дозировку невозможно, по крайней мере на данном этапе исследований, определить точно. У каждого из нас своя мера совести, и кого брать за эталон совестливости, за образец, определить очень трудно. И кстати, порою возникает целый букет побочных эффектов при моей терапии. Прямое воздействие на мозг, конечно, это опасно, что же вы хотите?
– И как же вы решились на эксперименты на людях? – сказал Никифор. – Пусть даже вы считали их преступниками, но все же… Знаете ли, дурно пахнет…
– Конечно, у меня были сомнения, – вздохнул Феликс Трофимович. – Но во-первых, все наши доморощенные злодеи со своими амбициями и замашками на ком, по-вашему, экспериментируют? На мышках?
А все эти бесконечные реформы и ограбления населения со стороны гангстеров от политики и от мафии? То-то!
И потом, как честный исследователь, я все десять раз проверил сначала на себе и, как видите, жив и здоров, чего и вам желаю. И прямо скажу, человеку честному, с нормальной чувствительностью и со спокойной совестью воздействие моего аппарата ничего, кроме пользы, не приносит. Иное дело, как я уже упоминал, эти самые моральные чудовища, живущие в дисгармонии с реальным миром. Вот у таких пробуждение совести, когда к ним неожиданно возвращается вся та боль и ужас, которые они несли другим, когда на них потоком обрушиваются их собственные воспоминания о тех подлостях, истязаниях, издевательствах, что они вытворяли над другими, родственными им созданиями. И они в одно мгновение из палачей и рабовладельцев превращаются в жертв и рабов своего собственного внутреннего мира. Когда они, что называется, прозревают всю гнусность своей натуры и все величие мира, Вселенной и начинают воспринимать боли других почти как свои собственные, вот тут на них обрушивается весь ад и преисподняя! Кто-то из них перерождается, а кто-то сам себя уничтожает, не в силах принять то новое, что ему вдруг открылось. Это как закон Ньютона. Сила действия равна силе противодействия. Вся злоба, выплеснутая человеком в мир, на других, возвращается к нему в концентрированном виде… И если зла было много, то происходит самоотравление и самоуничтожение организма! Просто отпущением грехов тут не отделаться! Палач для других становится сам себе палачом!
Конечно, это трагедия! Однако я почему-то своей вины в их гибели не чувствую. Все они могли бы жить и мучиться угрызениями совести, но предпочли сбежать в никуда от этого неожиданно нахлынувшего на них ужаса ответственности перед миром и его обитателями. – Феликс Трофимович помолчал немного и добавил: – Это, пожалуй, все, что я собирался вам рассказать. А теперь сами решайте, что вам со мной делать. Моя же совесть, повторяю, почему-то почти спокойна.
– Интересно, почему же она почти спокойна? – хмыкнул Никифор.
– Дело в том, что моя аппаратура воздействовала на вас, друзья, в течение почти часа. А поскольку вы, как я погляжу, чувствуете себя вполне сносно, я делаю из этого вывод, что вы люди порядочные, совестливые и поступите со мной по справедливости. В отношении вас совесть у меня спокойна, а в отношении этих умерших… Конечно, есть терзания, но… Поймите, я никого не собирался убивать. Они… Ну, с чем бы сравнить.
